Никита Алексеев
интервью

Вадим Беспрозванный: Кто из одесситов первым появился на твоем горизонте?

Никита Алексеев: Сережа Ануфриев. Хотя нет... Сначала я познакомился с Ритой Жарковой у Лени Бажанова. По-моему, там тогда же был и Сережа, еще юный совсем. Это было году в 79-м, или в 80-м. Не помню. Вроде, это было после Олимпиады, но еще при Брежневе. Потом был "рошалевник" или "рошалюжник" - квартира Рошаля. Там все "кустились". Была одна смешная история, когда к Рошалю пришла в гости делегация афро-американских художников. Ануфриев залез на шкаф. Он был одет в узкие черные штаны, а сверху штанов были разноцветные трусы, и в ботинки с длинными острыми носами. Когда стали показывать слайды с работами, где был нарисован фараон в такой позе, как Карл Маркс, какой-то атом и мальчик, этот атом поддерживающий на ладони, и надпись там была "Учись сынок". Сережа стал чудовищно хохотать. Человек из одного афро-американского музея, профессор, такой, знаешь, в костюме, в очках с тонкой золотой оправой обиделся. Тогда никто не говорил по-английски, и я начал толмачить, пытаясь объяснить, что не над ними мы смеемся, а над собой, и что никакого расизма нет. Тут встряла еще одна сумасшедшая афро-американская скульпторша, похожая на Вупи Голдберг, которая, по-моему, приехала в Москву только для того, чтобы доказать себе, что все русские - расисты. Она нам рассказывала ужасающие истории о том, как не могла остановить такси. Видимо, в самое неподходящее время и в самом неподходящем месте их ловила... Она скандалила с коридорными в гостинице "Украина", жаловалась, что кефир в буфете несъедобен. Потом она пошла по Москве клеить листовки насчет того, что ее унижают в Москве потому, что она женщина и негритянка...

В.Б.: А что же про Сережу Ануфриева?

Н.А.: Он был тогда хиппи. Могу одну историю о нем рассказать, думаю, он не обидится. Он в очередной раз возвращался из Одессы в Москву. Дальше случилась жуткая вещь. Он попал в дурдом, откуда его с большим трудом удалось вытащить Володе Наумцу. У него был солидный, серьезный вид. Сережа приехал на Киевский вокзал, откуда зачем-то поперся на Пушкинскую площадь. Сел на лавочку. Встреча у него там была с кем-то, что ли? Через некоторое время его забрали менты. И он себя так странно по тем временам повел, что менты его даже не побили, а сразу отвезли в 15-ю психбольницу. Привели его в приемный покой, предложили раздеться. Он с удовольствием разделся, а до этого достал из кармана плавленый сырок "Дружба", кусок хлеба и расческу, и стал расческой сырок намазывать на хлеб - кушать хотелось после поезда. Потом ему, как солдату Швейку, предложили сходить в ванную. Он с большим удовольствием помылся. Опять же, после общего вагона, почему бы и нет. Пошел в палату спать. Потом понял, что что-то не то. Начались перезвоны между Москвой и Одессой. В конце концов, Наумец его оттуда просто выскреб. Просидел он там сутки или двое.

В.Б.: А после Ануфриева кто приезжал? С кем ты потом познакомился?

Н.А.: Потом были поездки в Одессу...

В.Б.: Когда?

Н.А.: Почему я должен помнить даты!

В.Б.: С кем ты ездил тогда?

Н.А.: С Колей Козловым. Уже там мы встретили Сережу Мироненко. Жили в каком-то сарайчике. Одесса вообще странный город. Мы сняли комнату в домишке, который стоял во дворе многоэтажного дома, где жила Рита. Вокруг росли помидоры и виноград. Я тогда познакомился с Сальниковым - выдающийся человек, несмотря ни на что. Еще с какими-то людьми, имен я не помню. Был какой-то одесский модник, он потом еще в Сочи выставлялся. На меня произвел впечатление Хрущ. Может, повлияла на меня одесская мифология. Я не знал Одессу и смотрел тогда на все сквозь призму литературы. Меня привели на Молдаванку к Хрущу: площадь Шолом-Алейхема со сделанным из жести броневиком, дворик - все как положено, белые стены, голубые двери, висят задеревеневшие воблы - и пурга, которую несет Хрущ. Это было убедительно. К сожалению, потом он куда-то исчез. Самым важным в Одессе для меня была встреча с Сережей, конечно же, который меня со всеми и познакомил.