Боб увидел, что Бианка жрет, и сказал Дайане Вриленд: "Это действительно начинает больше походить на варварский Рим." А она ему ответила: "Надеюсь, разве мы не к тому стремимся?"
Из дневников Энди Уорхола
Все тусовки похожи друг на друга. Но каждая имеет своих "папарацци", которые с помощью слова, фотообъектива, кинопленки или видеокамеры фиксируют острую характерность только ее "семейных уз", если воспользоваться названием одного из бесчисленных бразильских сериалов. Порой такие "летописи" признают самодостаточными, более того - топовыми произведениями: фотоснимки американки Нан Голдин, например. Но чаще они любопытны как некие "хоббиты" - именно любительские, без особой режиссуры кадра мимолетные отпечатки, следы, свидетельства, даже тогда, когда камера оказывается в руках профессионала.
Термин "тусовка", как и многое в нашей жизни, пришел из криминального мира, сильного, прежде всего, своими "понятиями" и семейственностью, т.е. мафиозностью. Но когда приблатненное слэнговое - "тасовка" стало обозначением художественной и около таковой "тусовки", сейчас определить затруднительно. Не дает на это ответа и фундаментальное эссе Виктора Мизиано "Культурные противоречия тусовки", которое с любезного согласия автора прилагается и к нашим
"Нашим". Да это и не суть важно. Важно, что оно раскрывает почти все механизмы и пружины ее действия.
Употребление же самого слова -
"наши" нередко носит политическую, партийную, патриотическую, брэндовую или все ту же клановую (cosa nostra -
наше дело) окраску. Так, помнится, назывался фильм Александра Невзорова о событиях в Вильнюсе, в январе 1991 года, уже вплотную предшествовавших распаду СССР. "Наша марка" же ассоциируется с тяжелым, но числившимся престижным "дымом отечества" эпохи доамериканизированного табакокурения и докислотной, доязыковой психоделики. В наше время многие, по выражению прессы, "нашистские" партии, как-то: "Наш дом Россия", "Наша Украина" и т.д., не могут обойтись без маркировки территорий с помощью этого притяжательного местоимения.
Выставленное здесь в галерее также может проходить по разряду "партийной" фотографии и "партийного" видео (от party - вечеринка). Суть этого как нельзя лучше выражает тост-римейк, тост-алаверды Василия Цаголова. Когда на дне рождения Ксюши Гнилицкой, по традиции бурно отмечавшемся с десяток лет назад на Паркоммуне, был кем-то поднят тост "За Ксюшу!", он, выдержав паузу, аки герой Павла Кадочникова из кинокартины "Подвиг разведчика", многозначительно уточнил: "За
нашу Ксюшу!".
Кто-то как-то заметил: "Мы живем в зверски плотное время". И с этим не поспоришь. Действительно, пресс событий так внушителен и они развивались так калейдоскопически, что даже, казалось бы, еще "вчерашние", десяти-, шестилетней выдержки, снимки (в большинстве своем как раз таков возраст представленного в галерее) способны вызвать у посвященных пароксизмы ностальгии по чему-то уже
давно ушедшему, утраченному и безвозвратному. Нет, тусовка, вроде бы, никуда не уходила - веселье продолжается, но как-то все больше натужно, похмельно, бездрайвово. Ушло лишь ощущение Большой Семьи, "невыносимой легкости бытия", а вместе с ним стала таять непринужденная, естественная, плодовитая, щедрая креативность.
Что бы там ни говорили хулители и скептики дурного о "тусовочности" искусства, чреватой, якобы, его герметизмом, но именно тусовка в последние годы приняла на себя основную роль "кузницы кадров", во многом генерируя современный худпроцесс и саморепродуцируясь в нем. Так было до недавнего времени в Одессе. Так было и в Киеве во времена "Парижской коммуны", почти синхронные и близкие по духу аналоги которой найдем и в Москве (в Фурманном, а затем Трехпрудном переулках), и в Петербурге (на Пушкинской, 10), и в других местах.
"Парижскую коммуну" нельзя назвать художественной группировкой, организацией в строгом значении этих понятий. Скорее, это был аванпост, с особым образом жизни, магнетическая точка, притягивавшая под свою крышу самых разных художников, критиков, кураторов не только из Киева и Украины. Причем, все они уже не были обременены рамками отошедшего в прошлое ортодоксального андерграунда. Но все же, при всех оговорках и различиях, это было какое-то единое художественное движение (сегодня это очевидно), которое так же выступало легальной альтернативой складывавшемуся новому официозу, как и занимало свою узнаваемую нишу в универсальном потоке тогдашних эстетических приоритетов.
Безусловно, сторонний, не охваченный инициацией в тусовку зритель, глядя на снятое, задастся вопросом : "А где же, собственно, искусство?". Фокус, однако, в том, что оно вынесено за кадр всего этого: Большой Жратвы, безудержного чудачества, затяжной песни, нескончаемого "дэнс, дэнс, дэнс...". Но оно точно есть. Или, по крайней мере, было.
За
нашу Ксюшу! С Новым годом, дорогие друзья!
