Наталья Хаткина
Детство провела в городе Каган, в Узбекистане.
Писать книжки не собиралась, собиралась читать.
Мечта сбылась: после окончания филологического факультета Донецкого университета двадцать лет работала в Донецкой областной библиотеке для детей.
Автор пяти поэтических сборников. За названия двух первых - "Прикосновение" (1981) и "От сердца к сердцу" (1988) - ответственность несет издательство "Донбасс". Три пока последних: "Лекарство от любви", "Поэмы" и "Птичка Божия".
Работает в редколлегии одесского юмористического журнала "Фонтан". Пишет стихи и сказки для детей и взрослых, ироническую и неироническую прозу.
Семья: собака, три кошки и дочь Маша.
ВИЗИТНАЯ КАРТОЧКА
* * *
Надо посуду вымыть, а тянет разбить.
Это отчаянье, Господи, а не лень.
Как это трудно, Господи, - век любить.
Каждое утро, Господи, каждый день.
Был сквозь окно замерзшее виден рай,
тусклым моченым яблоком манила зима.
Как я тогда просила: "Господи, дай!"
- На, - отвечал, - только будешь нести сама.
* * *
Когда б мне умереть во время родов,
я стала бы портретом не стене,
а не врагом "ваще любых народов",
как полагает дочка обо мне.
Была бы я легендой: "Мама пела",
а не печальным фактом: "Воет в ванной",
и дверью бы нарочно не скрипела,
когда дитя увлечено "Нирваной".
Я была бы высокой,
я была бы веселой,
я духами бы пахла,
над деньгами б не чахла,
я была бы иною,
чем все прочие бляди,
я была бы святою
в серебряном черном окладе.
Я бы в дом не водила
всех убогих уродов.
Умереть бы от родов,
умереть бы от родов!..
БЕЛАЯ РОМАШКА
В дни поздней осени, промозглой и нервозной,
вороний карк злым кашлем мучит парк,
и чувствуешь себя слегка туберкулезным,
и лучший друг - то Чехов, то Ремарк.
И в графике ветвей - рентген дырявых легких,
и псы на поводках кавернами хрипят,
на вдохе-выдохе - сипение и клекот,
и продано авто, и умирает Пат!
Сестра писателей - чахоточная осень.
Не обещай мне, бедная сестра,
сна на террасе в - как его? - Давосе.
Нет, не про нас Волшебная гора.
Мы - воины. И умираний длинных -
нет, не про нас! - и роскошь, и печаль.
В троллейбусе или на поле минном
нам коротко споет железный нахтигаль.
Склонясь над койкой ржавою подвальной,
нам Флоренс Найтингейл подаст воды глоток.
О, этот кроткий ангел госпитальный! -
она и соловей, она же и цветок.
* * *
О. Г.
Воздушная тревога. И в какой
подвал сойти со шкаликом чадящим,
немеркнущей лампадой спиртовой?
Присядь, скрипя, в углу на старый ящик
и слушай вой. В ушах? Над головой?
В тревоге воздух. Медный купорос -
голубизны отравная истома.
Придешь домой - воронка вместо дома,
и только ветер треплет, точно пес,
какие-то листки из старого альбома.
Присядешь собирать - и снова этот свист.
Спуститься вниз опять? Как парковый горнист,
остаться на посту? Пускай уже без горна.
Будь этот гипс живым, то - честен и говнист -
он предал бы родителей позорно.
Эх, Павлик, лишь бы не было войны.
Что ж небеса гудят? Гадальных карт не трогай.
Сгрузи себя в подвал картошкой до весны.
Бог весть, чем прорастешь. Мы все заражены
воздушно-капельной рассеянной тревогой.
СКОВОРОДА
Меж простодушным "ага" и корректным "да"
разница есть - но не трещина, не провал.
Из-под земли философ Сковорода
хвастался: "Мир ловил меня, но не поймал".
Много ли толку в холодной сковороде?
Мне - жаркие шкварки, смачные пузыри...
Нет аппетита в твоем никаком нигде?
Стикс тебе в помощь, выпей - не говори.
Божья коровка, певчая стрекоза, -
я опускаюсь с доверием на ладонь.
Едем! Кондуктор, не жмите на тормоза!
Я ведь сама, сама... Не обидь, не тронь.
В салочки с миром играем? И пусть, и пусть!
Раз извернусь - но позволю себя поймать.
Рыжей лисицей в железный капкан попадусь,
лапу себе отгрызу, но вернусь опять.
В розовых шортах трушу старушонкой седой...
Жаль одного, - что пробежка так коротка.
Вслед мне покрутят пальчиком у виска
все, кто накрылся холодною сковородой.